Дорогие друзья!
Интернет-портал Учебного комитета Русской Православной Церкви опубликовал большое интервью с настоятелем нашего храма, протоиереем Андреем Алексеевым. Поводом к этому интервью – как и ко многим другим в последние недели – стали недавние Олимпийские события, однако в итоге беседа батюшки с корреспондентом портала вышла далеко за рамки Олимпиады и спортивной деятельности: были затронуты темы духовно-нравственного воспитания, преподавания в духовных школах, выбора жизненного пути и личного прихода к Богу.
С радостью предлагаем вам этот текст, который, вероятно, будет интересен многим прихожанам нашего храма и посетителям сайта.
«Протоиерей Андрей Алексеев: На Олимпиаде я просто старался с Божией помощью делать то же самое, что и на приходе»
Протоиерей Андрей Алексеев, преподаватель Перервинской духовной семинарии, окормлял российскую сборную на Олимпийских Играх в Рио-де-Жанейро. О буднях священника на Олимпиаде, преподавательском опыте и пастырской практике в необычных ситуациях отец Андрей рассказывает Порталу Учебного комитета.
– Перед Олимпиадой Вы обговаривали план действий в Москве или импровизировали на месте?
– По телефону лично, а затем через протокольную службу я получил очень важные, действительно отеческие советы от Святейшего Патриарха в отношении организации и осуществления данного служения. Затем встретился с протоиереем Николаем Соколовым, который в течение ряда лет окормлял Олимпийскую сборную России. Отец Николай рассказал, на что следует обратить особое внимание, как быть в тех или иных специфических ситуациях. А дальше мои действия были связаны с естественным ходом событий.
– Вы были единственным священником, с кем общались российские спортсмены?
– Были еще два священника – иерей Сергий Малашкин, настоятель храма святой мученицы Зинаиды в Рио-де-Жанейро, и иерей Дионисий Казанцев, настоятель храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Сан-Паулу. Отец Сергий дал мне необходимую утварь для часовни в Олимпийской деревне, мы регулярно служили с ним литургии в храме в воскресные и праздничные дни, а также дважды он участвовал в молебнах, совершаемых в часовне. С отцом Дионисием мы также однажды разделили совместное молитвенное предстояние в Олимпийской деревне, и все вместе втроем служили и причащались в праздник Преображения Господня.
– С другими командами тоже приехали священнослужители?
– Я больше никого не встречал, в том числе и на трибунах. В Олимпийской деревне был устроен Религиозный центр – два небольших помещения, в которые могли приходить представители каждой религии. Там можно было что-то организовывать в порядке очереди: например, сперва протестанты, потом православные, затем католики, причём не более одного часа в день. Я пришел туда один раз, посмотрел и понял, что это совсем не то место, в котором стоит оставлять наши святыни и совершать регулярные Богослужения. Да и мало кто из наших олимпийцев туда бы заглянул (уж больно далеко было идти), так что мы – спасибо руководству нашей Олимпийской сборной – организовали часовню в здании, где непосредственно жили спортсмены.
– Какое впечатление было самым сильным?
– Сама возможность служения там, где есть огромное поле для деятельности, и безусловное ощущение присутствия Христа. И ещё: порой стоит уехать за тысячи километров от дома для того, чтобы испытать глубокую внутреннюю благодарность Богу за то, что ты православный.
– Как долго Вы были в Рио?
– Прилетел 4-го августа, в канун начала церемонии открытия Олимпиады, и улетел 22-го августа вместе со сборной вторым рейсом (первый был чемпионский).
– Возникали внештатные ситуации, когда Вы, как пастырь, не знали, как поступить?
– На Олимпиаде я делал то же самое, что и на приходе, так что каких-то из ряда вон выходящих ситуаций именно в отношении пастырского служения, слава Богу, не возникало.
Был момент, когда мы только организовали часовню на девятом этаже дома, в котором жили спортсмены, и я думал, с чего и где начать после молебна непосредственно общение с нашими олимпийцами. Было благословение Патриарха, готовность у руководства сборной оказать содействие, а вместе с тем – ты искал то место встречи с людьми, откуда бы их можно было пригласить в часовню для совместной молитвы, да и просто поговорить в неформальной обстановке. Еще в Москве были сделаны четыре красивых объявления о том, что организована часовня и желающие могут прийти помолиться, а также встретиться со священником; для связи был указан мой телефонный номер. Но многие ли на Олимпиаде рассматривают объявления? Несколько человек и правда пришли и позвонили, но в основном все были заняты – у кого тренировки, кому в медицинский центр надо, у кого-то мероприятия, кто уже непосредственно выступать готовится… В общем, все на бегу и читать объявления некогда. Я стал молиться: «Господи, куда мне пойти?». Звал, просил помощи, и пришла мысль – идти в медцентр. Мысль была настойчивая, я пошел, и, как потом оказалось, это было то место, куда регулярно приходили все спортсмены, да и к тому же штаб был напротив. Вот так в этом месте и началось живое непосредственное общение: здесь мы обсуждали новости, делились впечатлениями, беседовали на разные темы, постепенно всё более приправляемые духовной солью. Я стал читать свои стихи из различных сценариев, написанных за годы организации фестивалей воскресных и духовных школ столицы, рассказывать притчи, приводить интересные примеры из пастырской практики, а затем и непосредственно цитаты из Евангелия и творений Святых отцов. Вскоре одного из врачей перевели жить в бокс, где находилась часовня, и он сказал: «Батюшка, я буду Вашим послушником». Он очень помогал, информируя меня о том, что происходит, и рассказывая спортсменам о возможности прийти в часовню и пообщаться со священником.
После этого все уже шло своим чередом. Каждый день в 11 часов утра мы служили молебен перед началом доброго дела. Правда, из-за особого графика не все спортсмены могли прийти в это время, кто-то присоединялся к молитве позднее, так что в итоге молебны служились несколько раз в день.
– Спортсмены участвовали в Божественной литургии?
– Литургию мы служили не в часовне, а в храме святой мученицы Зинаиды, расположенном в другой части города. У спортсменов строгий режим, поэтому в литургиях преимущественно участвовало руководство сборной, администраторы, врачи, сотрудники ФСО, журналисты.
– Быть среди спортсменов для Вас – новый опыт или знакомая ситуация?
– Я прежде не бывал на Олимпийских играх, но в течение 16 лет занимался организацией спортивных мероприятий – разного рода соревнований среди учащихся воскресных и духовных школ. Мы провели девять чемпионатов по футболу среди московских воскресных школ, тридцать международных футбольных турниров, в которых принимали участие студенты семинарий, прихожане московских храмов и гости из зарубежных приходов. У нас на приходе святого благоверного великого князя Димитрия Донского в Северном Бутове есть спорткомплекс, где проводятся занятия более чем по 20-ти видам спорта и действует воскресная спортивная школа, а еще есть свой театр, профессионально оборудованный театральный зал и пейнтбольный манеж. Среди прихожан немало людей из мира науки, культуры, искусства и спорта, так что общение со спортсменами не было для меня в диковинку.
– А сами Вы занимаетесь спортом?
– Профессионально нет. Но каждую среду поздним вечером тренируюсь – футбол, настольный теннис, бывает, бадминтон. Это ещё одно место, где происходит регулярное общение с людьми, некоторые из которых именно отсюда начинают свой путь к первой исповеди, вообще к церковной жизни.
– А если священник все-таки попадает в совершенно новую для него среду, как быть?
– Думаю, если Господь посылает куда-то человека, Он непременно даст ему возможность адаптироваться. Любой из нас оказывался в неожиданных ситуациях. Например, как-то мне пришлось впервые писать сценарный план мероприятия – когда в Детском музыкальном театре имени Натальи Сац только-только мы начали проводить фестивали воскресных школ. Теперь я этим занимаюсь уже 17-й год, есть опыт и сотрудники театра к тебе привыкли, а тогда я почти ничего не знал. Самое главное – готовность идти. Человек должен действовать, звать в помощь Бога, молиться и трудиться. А дальше посылаются люди, возможности, ты ощущаешь, как помогает Господь. Мы пришли на поле, где сейчас стоит наш храм, четыре года назад. Там не было ничего! А теперь – воскресная школа, в которой 607 учащихся, дошкольный лицей, школа искусств, три хора, оркестр, действует спортивный комплекс, изостудия, много различных кружков и секций. А сама школа работает каждый день, как досуговый центр.
– Как строились Ваши дни на Олимпиаде?
– Я имел возможность доступа практически везде. У меня была аккредитация, автомобиль, водитель, сопровождающее лицо, а также рекомендации, полученные непосредственно от президента Олимпийского комитета Александра Дмитриевича Жукова, который отметил в специальном олимпийском сборнике те соревнования, которым он просил меня уделить особое внимание и, молясь, поддержать спортсменов, оказавшихся в непростых условиях. На соревнованиях мне приходилось бывать каждый день.
Очень много встреч происходило в Олимпийском парке. Особое место занял гандбол. Девушки-гандболистки были первыми, с кем мы встретились в Олимпийской деревне непосредственно перед их выездом на матч с кореянками в самом начале группового турнира. Мы очень тепло пообщались, и я прочел им свое стихотворение «Пожелание девушкам». Всё было живо и естественно, они заулыбались, я благословил их всех иконами с изображением святого князя Димитрия Донского. На этом первом матче я не был, а потом посещал все их встречи, и перед каждой мы вместе участвовали в молебне, в конце которого всегда читали молитву, произнесенную Святейшим Патриархом в Успенском соборе Кремля перед отбытием сборной на Олимпиаду в Рио.
Каждый мой день был расписан: молебен, общение, посещение медцентра, ежедневное присутствие на соревнованиях, порой до позднего вечера, а затем – возвращение в гостиницу в городе, так как, по правилам, в Олимпийской деревне могли жить только спортсмены и определённая часть членов делегации. В отеле я в основном работал с печатными материалами.
– С какими материалами?
– Разные журналисты просили дать интервью. Я имел согласование с пресс-службой Патриархии о взаимодействии со СМИ, это была часть моего послушания. И ещё было глубокое внутреннее осознание необходимости духовного напряжения и важности уделять больше внимания молитве, посту – без всяких послаблений в связи с путешествием и прочим, а также чтению слова Божиего и святоотеческих духовных поучений. А ещё я обратился с просьбой о помощи к прихожанам, испытывая потребность в их духовной поддержке, и мы стали читать Евангелие по соглашению каждый день.
– Каждый читал по одной главе?
– Нет, все, кто хотел и мог, за день прочитывал одно из четырех Евангелий полностью, и к этому добавляли коленопреклоненные молитвы: Патриаршую – о спортсменах, а также – к Царице Небесной. У кого было мало времени, тот читал по силам и по совести, сколько мог.
– Читали все прихожане?
– Члены Библейского яхт-клуба (улыбается). В канун Великого поста я предложил прихожанам создать яхт-клуб и совершить «Кругосветную парусную регату». Регата – чтение Священного Писания в дни Святой Четыредесятницы. Взрослые совершали большую регату – прочитывали целиком Ветхий Завет, а дети малую – Новый Завет без Апокалипсиса. В клуб вошло 360 человек. Мы пригласили преподавателей московских духовных школ, которые читали лекции по Ветхому и Новому Завету. Были приготовлены аудио- и видеоматериалы, толкования и комментарии, которые помогали читать Божие слово осмысленно и в течение поста сподвигали прихожан к общению на библейские темы.
– За сколько времени Вы прочитывали Евангелие от Матфея?
– В пределах двух часов.
– В Перервинской семинарии Вы уже двенадцатый год преподаете Основное богословие на первом курсе. Какую цель ставите на весь курс и на каждое занятие?
– Понятно, что есть учебная программа, которой мы следуем. Для меня важно, чтобы студент был заинтересован не просто находиться в аудитории, а участвовать в занятии. С Божией помощью это получается, у нас складывается хорошее взаимодействие.
– Как?
– Стараюсь выстраивать отношения со студентами в форме диалога. Начиная общение, рассказываю что-то о себе, а потом прошу каждого сделать то же самое, задаю вопросы. Так проходит первое вводное занятие. Программу прохожу по плану, но вместе с тем веду общение со студентами, на семинарах моделирую некоторые ситуации, с которыми мне регулярно приходится сталкиваться в пастырской практике. Например, священник приходит к чиновнице, а она начинает кричать: «Наука доказала, что Бога нет». Это пример из задания к занятию по изучению темы «Аргументы веры в небытие Бога». Студенты предполагают, как они на месте священника будут вести себя в заданной ситуации, а потом я им рассказываю, как развивалась и чем завершилась эта история на самом деле. Братья заинтересовываются, задают вопросы, начинается живое обсуждение – и вот уже наши встречи становятся взаимоожидаемыми и выходят за пределы учебной аудитории. К слову, история про начальницу закончилась хорошо – сейчас, спустя несколько лет, чиновница исповедуется, причащается, помогает храму; её дочь поёт в церковном хоре, а внуки посещают нашу воскресную школу.
– Сколько студентов бывает на занятии?
– В Перервинской семинарии небольшие группы – 12-15 человек
– За пару Вы успеваете пообщаться со всеми?
– Общение не ограничивается занятиями: мы часто беседуем после лекции, созваниваемся, студенты участвуют в различных наших совместных творческих, военно-патриотических, спортивных и прочих мероприятиях, проводимых в рамках деятельности комиссии по церковному просвещению и деятельности воскресных школ при Епархиальном совете города Москвы, председателем которой по благословению Святейшего Патриарха я являюсь.
– Когда Вы ведете семинары, с общением понятно. А если Вы читаете только лекции?
– Остается возможность пообщаться вне аудитории. Кроме того, в конце каждой лекции оставляю время для вопросов и обсуждений. Нередко, как я уже отметил, студенты подходят поговорить после пары. Наше общение строится на взаимном живом интересе к изучаемым темам.
– Что Вы делаете, если студент не учится?
– Такое бывает нечасто. В этом случае выясняю причину, прошу определиться, что он собирается делать дальше. Бывает, человеку тяжело дается учеба, но он заинтересован. Если он старается и прилагает усилие, то я никогда не поставлю ему плохую оценку. В этом году у меня был один студент, который в принципе не учился. Я ничего не поставил ему за экзамен, и мы договорились, что если в следующий раз он будет готов так же плохо, пусть решает, стоит ли вообще продолжать учёбу дальше и тратить напрасно время. Это ведь очень серьезное обстоятельство – понуждать себя к деятельности. Если этого не делать – тогда зачем ты пришел в духовную школу?
– А как вообще понять, идти в духовную школу или нет?
– Все очень индивидуально. Святейший Патриарх говорит, что перед поступлением в семинарию молодой человек должен пройти некоторый искус не только в плане вступительных экзаменов, но и испытать готовность реализовать свое желание. Человеку необходимо пройти на приходе какое-то послушание, чтобы понять, действительно он хочет идти в семинарию или просто у него эмоциональный порыв, который скоро остынет, или, быть может, священник его вдохновил или уговорил, а собственного глубокого внутреннего понимания, что и для чего он делает, Кому он идёт учиться служить и как он должен понуждать себя готовиться к этому служению, у него нет. И нам, духовенству, необходимо проявлять в первую очередь духовное трезвение и рассудительность, прежде чем рекомендовать кого-либо для поступления в духовную школу.
– Из вашего прихода много людей пошли в семинарию?
– Раньше я служил на другом приходе, и там организовал специальный алтарнический класс. Мальчики, которые несли разные послушания при храме (не только в алтаре) посещали курс занятий по Новому Завету, катехизису, литургике, нравственному богословию и некоторым другим предметам, которые я из семинарской программы адаптировал для подростков. Пять человек из этого класса стали священнослужителями.
– Вы сами почему стали священником?
– После яркого чуда в моей жизни. Это был конкретный призыв к служению, на который я откликнулся. До этого о священстве я никогда не думал, в то время жил заграницей и готовился поступать в Гарвард на философский факультет. По дороге в США (слава Богу) Господь меня и остановил.
– Можете рассказать?
– Я более двадцати лет этим ни с кем не делился, кроме моего духовника. Рассказал какое-то время назад и теперь не скрываю, потому что это тоже часть проповеди.
У меня была мечта поступить в Гарвардский университет, и в 21 год, отслужив в армии, мне удалось выехать в Западную Германию. Шел 1991 год, выбраться заграницу было непросто, но удалось подготовить документы, и я перебрался в Кельн. Оттуда через Бельгию – во Францию, где из Парижа направился в пограничный город Перпиньон. Оставалось переехать в Барселону и там сесть на пароход, отправлявшийся в Нью-Йорк. В гостинице Перпиньона ночью я проснулся от того, что со мной кто-то говорит. Говорившего я не видел; описать, как это происходило, затрудняюсь – помню, что на душе было очень тепло и мирно. А тот, кто ко мне обращался, предложил мне остановиться, отложить все мои планы, вернуться домой и посвятить свою жизнь служению Богу. Где-то очень глубоко внутри я понимал, что это что-то особенное, безусловно верное, но в тот момент я был не готов с этим согласиться и примириться. Я был молод, самолюбив, тщеславен и направлялся в США, одержимый своей мечтой там состояться. На это моё внутреннее рассуждение я услышал, что в этом случае мне придётся стать свидетелем разрушения всех моих планов, но принять решение о возвращении и служении Богу мне необходимо добровольно и свободно.
Наутро вдруг неожиданно возникли проблемы с моими документами: чего-то не хватало, и мне пришлось вернуться в Париж. Там – две недели непрерывной суеты с бумагами, сомнениями, переживаниями… А ночной перпиньонский голос периодически обращался ко мне со спокойным и глубоким призывом остановиться, задуматься, пересмотреть свои планы на жизнь и принять верное решение. И признаюсь, что в глубине своего сердца я понимал, откуда звучит этот голос, и что предлагаемое мне, при всей своей неожиданности, это – именно то, что во благо и на пользу, и вообще – великая честь. Но всё это было где-то очень далеко, поэтому я мучился, сомневался и страдал от приступов собственной гордыни: как же так, я уехал, чтобы достичь некого положения, получить блестящее образование и прочее, и вот – должен вернуться ни с чем. На тот момент я был человеком крещеным, да, верующим в Бога и иногда заходящим в Церковь, но никогда при этом не исповедовавшимся, хотя нередко читавшим молитву Оптинских старцев. И в какой-то момент я, конечно же, по моему маловерию, как я оцениваю это сейчас, обратился туда, откуда звучал этот голос: «Ну вот, Господи, если это все так, пусть еще что-нибудь произойдет, чтобы я принял окончательное решение». И тогда вдруг днём ко мне на парижской улице подошел полицейский и на английском языке – французским я не владею – сказал: «Вам нужно вернуться домой».
– Так ведь не бывает!
– Это было последней каплей. И я тут же, сразу принял решение вернуться в Москву. Это случилось в день ангела моей мамы, Надежды Ивановны, – 30 сентября, когда празднуется память святых Веры, Надежды, Любови и Софии. Как оказалось, в это время мама молилась о том, чтобы я вернулся и стал священником.
– А она почему?
– Это вопрос к ней.
Дня через три после возвращения я пошел на свою первую исповедь в Николо-Архангельский храм села Никольского Московской области к протоиерею Георгию Строеву, который впоследствии стал моим духовником. Это был удивительный священник, разносторонне образованный, обладавший даром высокого богословского слога в сочетании с уместной и в церковной, и в светской среде солью юмора, всегда своевременного, могущего подбодрить, поддержать и обнадежить. Отец Георгий был духовным другом Патриарха Пимена, восприемника его двоих детей. Я рассказал ему свою историю, затем мы долго общались, и, убедившись в серьезности принятого мной решения, батюшка заметил, что поступать в семинарию мне ещё рано, после чего, заручившись моим согласием, неожиданно для меня написал рекомендацию и благословил отправиться в Николо-Угрешский монастырь. Я взял бумагу, прибыл в обитель, и после беседы с наместником в течение года нёс в монастыре алтарническое и клиросное послушание. А потом были приготовлены документы в Московскую семинарию, но вдруг неожиданно духовник приехал ко мне домой и на нашем семейном совете благословил меня поступать на философско-богословский факультет Российского православного университета апостола Иоанна Богослова, который тогда только открывался. В РПУ я познакомился со своей будущей супругой, а после окончания вуза заочно окончил московскую семинарию и академию.
Защитив диссертацию в МДА, я обратился к архиепископу Истринскому Арсению за советом по поводу поступления в аспирантуру МГЗПУ имени М.А. Шолохова и защиты диссертации по русской истории. Так сложилось, что с самого начала моей церковной жизни владыка Арсений был тем человеком, который всегда оказывался рядом, когда мне было нужно принимать какое-либо важное решение. В этих духовных отношениях есть то, чем я особенно дорожу и о чём не хочу говорить вслух. Результатом наставлений и мудрых советов владыки явилась и светская диссертация, и дьяконская и священническая хиротония. В это время моим духовником после того, как протоиерей Георгий Строев отошел ко Господу, стал насельник Троице-Сергиевой Лавры игумен Виссарион (Остапенко).
– Как бы Вы могли сформулировать цель обучения в семинарии? Не в смысле, что без этого не рукоположат…
– Напитаться духовно, войти в традицию духовных школ, приобщиться к деятельному служению Церкви, – образно говоря, с Божией помощью духовно «выпечься». Безусловно, образование – это очень важно, но мы знаем, что знание без добродетели надмевает человека. Поэтому необходимо правильное воспитание, а также – сознательное участие в богослужении. Сделаю акцент на слове «сознательное». Ведь и в дореволюционных духовных школах и, увы, в наше время бывает, что таинство живой связи человека и Бога превращается в формальность. Это страшно. Человек должен стремиться познавать Бога и понуждать себя учиться жить по Евангелию.
Приходя в аудиторию, я обращаю внимание на то, насколько аккуратно лежат книги, тетради и прочие предметы на столе у студентов. Если наблюдаю беспорядок, то предлагаю, а при необходимости помогаю сам исправить это недоразумение – причём, поверьте, делаю это не нарочито и не напоказ. Принципиально прошу, чтобы Священное Писание лежало сверху, а не заваленное другими книгами – что, увы, нередко имеет место быть. Тут не только факт нашего внешнего к Божьему Слову отношения, но и внутреннего. Да, и ещё: всегда во время лекции прошу студентов о включенности в процесс обсуждения темы и внимания к исследуемому вопросу. К этому нужно привыкнуть, но когда это получается, ты чувствуешь обратную связь. А если этого нет с чьей-то стороны, я прошу студента заставить себя собраться и не выпадать из цепи взаимного напряжения. Тому, кто не старается, я предлагаю или напрячься, или выйти.
– Часто?
– Нет. Обычно на начальном этапе, когда студенты еще не поняли, чего я от них хочу.
– Что делать, если студент понял, что семинария – это не его путь?
– Это вопрос для серьёзного диалога. Если в такой ситуации студент приходит ко мне за советом, мы ищем время для разговора, в течение которого внимательно просматриваем жизнь молодого человека и пытаемся разобраться, что произошло, почему он сейчас находится в таком состоянии.
– А если не приходит?
– Я говорю о том, с чем сталкивался. В ситуации, когда человек ко мне не приходил, я глубоко не вникал. Поэтому не буду произносить общих слов.
– У Вас было много преподавателей. Что вызывало наибольшее уважение?
– Среди самых ярких преподавателей – Андрей Чеславович Козаржевский, Андрей Борисович Зубов, Владимир Иванович Сидоров, Алексей Ильич Осипов, Михаил Михайлович Дунаев, Владимир Дмитриевич Юдин, Александр Львович Доброхотов, Николай Иванович Либан, Никита Ильич Толстой, Марина Андреевна Журинская. Встречи и занятия с ними, как в аудиториях, так и у некоторых из них дома (что бывало нередко в годы нашей учебы) оставили глубочайший духовный след в моем сердце. Всех их отличали вместе со всесторонним знанием своего предмета искренняя живая вера в Бога и уважение к студенту, честно прилагающему усилия к познанию изучаемой науки.
Мне всегда было интересно общаться с людьми, которые не только имеют знания, но строят свой рассказ о предмете так, что появляется возможность взаимодействия, диалога преподавателя и студента. То есть не просто – рассказал и ушел, а создал возможность живого общения с погружением в предмет, которым живет преподаватель.
Однажды мой сын пришел из богословского вуза, где он тогда учился, и рассказал, что на лекции преподаватель просил их, студентов, потише разговаривать и продолжал дальше читать конспект. Это преступление – продолжать лекцию в обстановке болтовни, тем более, когда являешься проводником к науку, имеющую отношение к богословской традиции, которую тебе, учителю, нужно передать им, студентам.
– Что Вам дало обучение в семинарии? Вы ведь учились заочно.
– На выпускном акте в Московской духовной академии меня попросили сказать несколько слов. Я присутствовал на разных выпускных актах, слышал многие слова, и мне очень не хотелось оказаться в положении формального докладчика. Я помолился и написал стихи, которые прочитал, обращаясь ко всем собравшимся в этот памятный день:
Московских школ традиции бесценны,
Кто приобщился к ним – тот радость испытал,
Кто этим духом сердце напитал –
Обогатился. Будем откровенны:
Словами невозможно передать
Всю нашу благодарность за богатство.
Храни Господь духовной школы братство,
Да будет с нами Божья благодать,
Пречистой Девы помощь и Покров,
И Преподобного молитва и заветы
Да приведут нас всех в обитель Света,
Избавив царства мрака и грехов!
Источник: Интернет-портал Учебного комитета РПЦ
