Семья – домашняя Церковь: о воспитании детей. «Мироносицы в эпоху ГУлага»

Дорогие братья и сёстры!

Для нас, православных христиан, очевидно, что нынешняя эпоха – очередное время опаснейших мировоззренческих и нравственных соблазнов, лукавой подмены идеалов и воздвижения новых идолов. Как уберечь от разрушительного влияния этих искушений наших детей? Как взрастить и сохранить в их сердцах живую веру, глубокое нравственное чувство, умение любить?

Внимательные родители, задумывающиеся о необходимости противостоять проникновению «цивилизационного» зла в души своих чад, обращаются за советами к опытным священникам, хорошим педагогам и психологам, штудируют специальную литературу, посещают лекции известных авторитетов в области воспитания, ищут хорошие детские сады и стараются устроить детей в некоторые известные, с давними традициями, школы…

Но, при всей полезности вышеперечисленного, привлечение такой помощи может принести некий добрый плод лишь в том случае, если любовь к Богу и людям, твёрдость убеждений и верность христианскому пути являются основами жизни в самой семье – ребёнок, который сызмала, в каждодневном домашнем общении получает именно от родителей примеры истинного стояния в вере, скорее всего, и собственную, взрослую жизнь будет строить потом на таком же фундаменте.

Знакомство с семейным опытом воспитания, с примерами построения малой, домашней Церкви может стать для нас неоценимой поддержкой в наших трудах, сомнениях и поисках. Вот почему крупицы такого опыта, рассыпанные в книгах или живых воспоминаниях, так важно сохранять и передавать друг другу.

Сегодня, открывая, надеемся, постоянную рубрику «Семья – малая Церковь: о воспитании детей», предлагаем вашему вниманию небольшой фрагмент из книги «Мироносицы в эпоху ГУлага» (составитель – Павел Проценко, Братство во имя св. Александра Невского, Нижний Новгород, 2004 г.) – о противостоянии христианских семей «духу века сего» в предреволюционной России.

«Мироносицы в эпоху ГУлага» (фрагмент)

Во всю послепетровскую (то есть после эпохи Петра Первого) историю России христианское подвижничество наших женщин проходило полускрыто, келейно. И даже когда они трудились, объединённые в церковную общину, эта деятельность часто подавалась как сугубо общественная и чуть ли не во имя светских идеалов.

Знаменитый петербургский терапевт профессор В.А. Манассеин (1841-1901) вёл ежедневные бесплатные приёмы больных. Он был человеком верующим: эта его деятельность воспринималась обществом как высоко гуманная, но не связанная с его религиозными убеждениями. Когда одна из его почитательниц захотела отслужить панихиду на могиле учителя, то это право ей пришлось отстаивать: прочие почитатели его памяти, пришедшие на кладбище, были против.

Неудивительно, что при таком настроении в образованном обществе получить христианское воспитание можно было только в семье.

Вот пример семьи из высшего общества. Барон Мейендорф, разорившись, уехал с женой и тремя малыми детьми в глухую деревню в Киевской губернии. В их доме добрую, радостную христианскую атмосферу создавала хозяйка, тридцатилетняя энергичная Мария Васильевна Мейендорф, урождённая графиня Олсуфьева. В расцвете лет оторванная от света и культурных центров, она не сломилась и всецело сосредоточилась на воспитании детей. Дочь Мария вспоминала, что она всегда была «весёлой, довольной, всегда занятой мыслями о необходимых преобразованиях в доме, всегда искренне принимавшей участие в наших детских радостях, всегда увлечённой какой-нибудь работой». Почитательница Ушинского, она твёрдо следовала нескольким здравым педагогическим принципам. «Дайте детям счастливое детство, и это будет залогом счастья на всю жизнь», – считала она. «Детей никогда не наказывала и никогда не награждала. Как солнце светит и на добрых, и на злых, так и удовольствия широко сыпались и на провинившихся, и на безупречных». При этом дети, приученные к соблюдению евангельского правила: «Да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет», – были послушными. В семье всегда говорили только правду и приучали детей к полной искренности. Мать надеялась, что таким образом предохранит их души от «психологии карьеристов», господствующей во взрослом мире. Начальное образование, до 12 лет, они получили в семье; мать постоянно читала им рассказы из Ветхого Завета и Евангелия.

А вот уже её дочь, Мария, поступает на Высшие женские (Бестужевские) курсы в Петербурге (1893). Здесь она сталкивается с представительницами «передовых» общественных течений. Объявлен набор в кружок по просвещению простого народа. На первом собрании одна из активисток заявляет, что из-за преследований правительства деятельность кружка будет проходить «иногда тайно». За подобной загадочной формулировкой, в частности, скрывалась необходимость постоянного участия во лжи ради «великих целей». Если, к примеру, устраивался вечер для «недостаточных курсисток», то выручка от продажи билетов частично шла на нелегальные цели, в «теневую» кассу. Подобные несуразности заставили Марию выйти из этого «просветительского» начинания. Вместе с тем во время Великого поста в дешёвой студенческой столовой при курсах она обнаружила «длиннейший стол», за которым сидели те, кто желал поститься. Среди курсисток, приехавших из провинции, было много таких, которые «открыто держались отцовских преданий и требовали уважения к православным обычаям страны». Но эта молодёжь, искренне стремившаяся к знанию и одновременно к патриотическому служению родине, к жизни по вере, держалась в тени.

Александра Дмитриевна Оберучева, в конце XIX века поступив в петербургский Женский медицинский институт, столкнулась там с настоящим психологическим террором, который небольшая, но активная группа «прогрессивных» студенток применяла ко всем несогласным с их взглядами. Участницы этой группы постоянно вели агитационную работу, привлекая к себе сокурсниц, «и так ставили дело, что уйти от них было уже очень трудно». Большинство учащихся боялись прослыть «ретроградами». Когда назначенная «прогрессистками» политическая забастовка в институте оказалась сорвана десятью «штрейкбрехерами», желавшими получать знания, а не сотрясать воздух лозунгами, в одной из аудиторий устроили суд. На стене, над столом, где восседали «судьи», повесили нагайку. Подсудимых именовали не иначе, как «прокажёнными». Приговорили их к обструкции, к исключению из всех молодёжных мероприятий, запретили вести с ними даже обыденные, бытовые отношения. Оберучева стала единственной, кто отказался следовать этим предписаниям.

Когда террористы убили министра народного просвещения Н.П. Боголепова (1901), на сходке, организованной той же группой активисток, студенты решили не идти на панихиду. Оберучева единственная заявила, что пойдёт в церковь. В ту же минуту её окружили несколько человек «с ожесточёнными лицами» и пригрозили: «Знаете ли вы, что у нас 300 револьверов, которые направятся на вас!»

Она была единственной, кто в студенческом коллективе открыто не желал участвовать в политических акциях, в травле инакомыслящих, за что ей неоднократно угрожали расправой. Однажды Александре пришлось чуть ли не насильно заставить профессоров читать лекции ей одной, чтобы власти не закрыли Медицинский институт из-за бунтовщических настроений и нежелания студенток учиться. Прогрессисток боялись и преподаватели, и руководство института.

Смелость же Оберучевой придавали не только страстное желание получить знания для служения народу посредством медицины, но прежде всего её христианские убеждения. Там, где малодушно пасовали взрослые, заслуженные профессора, где из страха стушёвывались её сокурсницы, там смелость верующей, искренней девушки разоружала противников, и в конце концов революционная молодёжь научилась принимать её такой, какой она была. При этом Александра, конечно, рано поняла, что со своими убеждениями полностью одинока в среде сверстников. Одинока не оттого, что во всём институте не находилось девушек со сходным настроением, но потому, что все остальные (большинство) боялись его проявлять.

Врач, земский деятель и будущая монахиня Александра Оберучева выросла в небогатой, трудовой провинциальной дворянской семье. Атмосфера семьи была проникнута тихим, молчаливым, просвещённым христианством матери. Всё её внимание было направлено на детей. Она следила за тем, чтобы сызмала уберечь их от малейшей возможности дурных впечатлений, неблаговидных слов и разговоров (не говоря уж о делах). Просила мужа при детях не исполнять романсов, чтобы до их слуха «не дошло чего-нибудь не должного». При этом детей она приучила при любых возникающих неприятностях виноватыми в них считать себя. Дети выросли идеалистами и при этом трезвыми, чёткими людьми, старавшимися принести пользу любимому народу.